Свободу воспевает поэт. Свободу и ее защиту в своих программах и речах нам обещают политики и партии, принимая для этого конституции и законы, клеймя в ее нехватке своих политических соперников. Иностранные режимы, даже диктатуры мы упрекаем в посягательстве на свободы своих граждан, а также в ограничении специфических свобод денежного, товарного и торгового оборота. Мы говорим о свободе слова, свободе мысли и свободе действий, принципиально одобряем их, при этом, однако, четко не прописывая их общеобязательных границ и не предусматривая наказаний за их нарушение.
Со времен Херакляйтоса Эфесского[1] и академизированного благодаря Иммануэлю Канту «категорического императива» мы несем мантру о «границах свободы» туда, где нашей цивилизацией ограничивается или нарушается свобода другого. А там где мы действительно нарушаем ее границы, мы ссылаемся на законы и религии, защиту или оборону как легитимированные исключения и называем это тогда правом, справедливостью, наказанием или просто справедливой (оправданной) войной.
Пытаясь дать определение понятию «свобода», мы вполне разумно обращаемся к человеческой свободе; свободу животных (выражение «животные на воле»), которая, собственно, подразумевает лишь то, что эти существа живут в своем естественном окружении, мы оставим здесь без внимания. А если понятие свободы обсуждается в трансперсональном смысле – то есть в отношении групп людей, всякого рода сообществ, народов, этнических групп или религий, – единичная свобода суммируется на соответствующем уровне. Для нас целесообразно и рационально исходить от индивидуума как первичного субъекта и его субъективного и объективного «права на свободу».
Свобода отдельного человека названа в Основном законе Федеративной Республики Германии основным правом (статья 2) – априори и не понимаясь как заслуга или привилегированное право граждан того или иного государства или людей, относящихся к какому-либо иному сообществу, поскольку согласно статье 3 «все люди равны перед законом». В соответствии с этим свобода индивидуума не определяется и не обусловливается его возрастом, полом, профессией, то есть «возникает» с момента рождения и заканчивается с его смертью. Такова теория. То, что так было далеко не во все времена, является, пожалуй, общеизвестным и не требует интенсивного изучения истории, к общим знаниям может относиться и тот факт, что и сегодня во многих странах и (не в последнюю очередь) религиях, у многих наций и народов не существует единого основного права на индивидуальную свободу. Не только индуизм различает людей (и их права/степени свободы) по их принадлежности к той или иной касте: во многих культурах (и даже в головах многих якобы просвещенных людей) девочки/женщины все еще считаются не такими полноценными и полноправными, как мальчики/мужчины, не говоря уже о совершенно враждебном по отношению к женщинам характере моисеевых религий[2] (Талмуд/Тора, Библия и Коран со всеми их разновидностями и вариантами). Уже здесь риторическое требование и реальность существенно расходятся. А при более тщательном рассмотрении в государстве и обществе обнаруживаются весьма различные степени и права свободы, сортируемые по полу, возрасту и профессии, определяемые общим понятием «общественная мораль» и привилегиями различных профессиональных групп. Кто на какие права может претендовать, пользоваться привилегиями и даже требовать особой защиты своих прав, определяют законы и предписания, которые для индивидуума формулируются и внедряются вышестоящими инстанциями (часто даже подкрепленные угрозой наказания). Однако вряд ли хоть кто-то пытается разобраться в истории возникновения этой различной оценки индивидуальных правовых свобод. В процессе социализации и воспитания мы учимся жить с этими оценочными различиями, принимаем их как предписанные обществом. В зависимости от ситуации мы в течение нашей жизни – вовсе не только в юности – по-разному нарушаем правила этого каталога «политической корректности», что в зависимости от степени называется затем невежливостью, отсутствием манер, плохим воспитанием или образованием, при более серьезных формах – нарушением закона или преступлением и по возможности карается.
Но что же составляет нашу свободу? Кто дарит нам ее и кто ее ограничивает – посредством чего, почему и с какой целью?
В принципе, ядро нашей свободы заключается в нашей естественной первичной потребности с любопытством и интересом исследовать, переживать свое окружение, жизнь и ее содержания, экспериментировать и знакомиться с ними. Это естественное стремление мы уже пытаемся проживать, будучи маленькими детьми, и чем шире интеллектуальный и эмоциональный горизонт наших родителей (а по возможности также старших братьев и сестер), тем многообразнее для нас открывается жизнь. То есть, все зависит вовсе не от материальных условий первичного социологического окружения, в котором мы появляемся на свет и в котором мы делаем наши первые шаги в жизнь, а от того, насколько разнообразны в душевном/эмоциональном, духовном/интеллектуальном, языковом/ коммуникативном и физическом (гигиена, моторика, питание) отношении воздействующие на нас импульсы. Качество этих первичных содержаний жизни отражается затем в нашей принципиальной жизненной позиции. Они определяют степень доверия, которое мы проявляем и развиваем к жизни. И, наоборот: у того, кто уже на это ранней фазе сталкивается с эмоциональными и духовными дефицитами, кто на интеллектуальном, физическом и душевном уровне получает мало побуждений, ободрения, внимания и «пищи», естественное стремление формировать свою степень свободы ограничивается, а порой сокращается прежде, чем оно вообще еще начало развиваться. Ведь выражение собственных требований к жизни особенно в этой ранней фазе еще имеет естественные пределы. То есть необходимы экзогенные влияния, чтобы развивать эндогенные интерес и любопытство, представления и стремление пробовать. Еще раз: это вовсе не вопрос материального благополучия родительского дома, а скорее вопрос отношения к жизни, позиции и горизонта тех, кто сопровождает маленького человека на его пути в жизнь.
Свобода и ее развитие в значительной степени связаны с доверием – к самому себе, своему окружению и жизни в целом. И именно это доверие ребенок должен познать, оно должно демонстрироваться ему взрослыми, чтобы он научился проявлять и развивать его – вера и доверие к своей телесности, способности чувственного восприятия, своей эмоциональности (миру чувств) и своим интеллектуальным способностям.
Однако проблема при этом заключается в том, что эта педагогическая развивающая работа является обязанностью родителей, которые никогда ей не обучались, а просто передают чаще всего мало анализируемый собственный опыт. Все еще больше осложняется тем, что эта первичная функция учителя и примера для подражания в лучшем случае сводится к двум людям – отцу и матери, а все чаще даже к одному – в большинстве случаев матери, поскольку тенденция к «одиночному образу жизни» все больше возрастает: продолжительность браков значительно сокращается. Если в прежние времена (а в некоторых культурах – по сей день) дети росли в крупных (племенных) сообществах и больших семьях, то есть были под присмотром многих взрослых – все без различия, вместе со многими другими детьми – и могли соответственно разносторонне развиваться, то за последние 100 лет мир переживаний и опыта маленьких детей все больше сокращался до маленькой семьи. Такое развитие способствовало – прежде всего, в высокоразвитых странах – тому, что это естественное многообразие позитивных воздействий ограничилось всего лишь двумя людьми (в лучшем случае). Но и это еще не все: этим родителям (или родителю-одиночке) приходится еще и добывать средства к существованию (арендная плата, питание и хозяйство), что многим уже и без детей дается очень нелегко, поскольку дорогие рабочие места (те, которые приносят хороший доход) все чаще замещаются машинами, роботами и программами. Остаются только дешевые виды работ, замена которых техникой (пока) не окупает себя. Таким образом, мало зарабатывающие родители оказываются перед выбором: отказаться от детей или отдаться во власть государства и позволить ему содержать себя (и своих детей) – существенный отказ от собственной свободы!
Таким образом, цену индивидуализации и сингуляризации в «современном» обществе платят дети, причем многократно: меньше близких людей, на которых они могут ориентироваться, родители-одиночки, которые, в свою очередь, никогда не учились подходить к выполнению своей задачи психологически, философски и педагогически, уже более или менее урезанная свобода родителей, которые вынуждены зависеть от пособий со стороны государства и общества.
Таким образом, то, в какой семье ребенок появляется на свет, откуда он получает первичные побуждения для развития своей жизненной позиции и собственной свободности для своего будущего МыслеЧувствоДействия, больше чем когда-либо оказывается «делом везения». Поскольку сегодня – больше, чем прежде – профессиональное «качество» измеряется уровнем дохода и функциональной значимостью той или иной деятельности, все более частый отказ иметь детей вполне понятен, особенно если это еще может быть связано с отказом от определенных материальных благ, сокращением свободы и (якобы) понижением качества жизни.
К сожалению, часто именно квалифицированные родители, которые к тому же могли бы в финансовом плане позволить себе быть ими, видят мало смысла в том, чтобы рожать детей, поскольку они целиком заняты конкурентной борьбой за рабочие места, отождествляют профессиональный успех с общественным статусом (= «самореализация») и опасаются грозящей утраты личной свободы. Но по меньшей мере столько же опасений внушают случаи, когда в безответственном «уповании на бога» детей на свет производят люди, в материальном отношении и без того слабые (и тем самым урезанные в своей свободе), – в наивном, подпитываемом политическими сказочниками и сказочницами ожидании, что государство и общество все оплатят. Их зависимость от третьих лиц (то есть степень их несвободы) тем самым все больше увеличивается: они становятся «отличными жертвами» политиков и партий, но что фатально – их дети тоже. Что за «наследство» они тем самым сразу кладут в колыбель своим детям, многие из этих родителей совершенно не осознают: о свободе, как они мнят, должно позаботиться государство.
И именно такую позицию политики и партии целенаправленно поддерживают: они героически называют ее «борьбой против убыли населения» и с готовностью предлагают «социальные» программы для малоимущих родителей – так сказать, в качестве замены царящим в родительском доме (не)материальным дефицитам.
И это как раз – открытая дверь в прогрессирующее порабощение граждан партиями и политиками, государством и религиями – в союзе с сотнями ведомств и учреждений при опоре на десятки тысяч законов и предписаний.
Буквально все, что может составлять жизнь, подлежит – и Германия является в этом мировым рекордсменом – государственному вмешательству, начиная от метрических книг и заканчивая свидетельствами о смерти: все образовательные стандарты и профессиональные кодексы, строительство и жилой фонд, регулирование требований к профессиям, система повышения квалификации и возрастающая прямо-таки в эпидемических масштабах контролирующая функция, предписанное время открытия и закрытия магазинов, минимальная заработная плата и «женская квота», нормы труда, предписания о праздниках и выходах в отставку (кроме политиков), система здравоохранения, денежная и налоговая системы, системы страхования – от несчастных случаев и пенсионное – все это находится под постоянным наблюдением и контролем государства и его подсистем, в которых в Германии работает около 10 % всего трудоспособного населения – больше чем предпринимателей и представителей свободных профессий (и это тоже мировой рекорд!). Кто когда и как долго какой деятельностью в какой форме имеет право заниматься – все регулируется и предписывается законом.
Конечно, все это происходит исключительно ради защиты, благополучия и радости граждан, которые сами на это не способны, которых словно умственно и физически неполноценных людей необходимо продвигать, вести, а в крайнем случае – толкать через ах какую опасную жизнь. Этому служат тогда этикетки «социальный», «христианский», «либеральный» и «демократический». Тому, кто пытается уйти от этой «заботливой защиты» государства, фатальным образом напоминающей рэкет мафии, грозят пени и штрафы, общественное презрение и изоляция, в крайнем случае – лишение свободы или помещение в психиатрические учреждения. При этом люди столь же мало задаются вопросами о квалификации тех, кто вершит право и порядок, составляет законы и предписания, как и об истинной потребности в этой государственной «защитной» функции. Для господствующей власти, которая со всей серьезностью считает себя элитой и ведет себя как современная знать, важен полный контроль над всеми областями жизни ее сферы господства, поскольку это является гарантией ее постов, доходов и пенсий. О необходимых для этого расходах и том факте, что многие из этих принудительно «обеспечиваемых», пожалуй, и сами могли бы позаботиться о себе, если бы им позволили, за счет чего можно было бы, с одной стороны, прилично сэкономить и, с другой стороны, гораздо эффективнее помочь по-настоящему нуждающимся, правящая клика вовсе не задумывается. Она бесстыдно пользуется государственной казной. Наоборот, все большее количество органов контроля и надзора гарантируют государственные рабочие места и, прежде всего, власть! Для государственных учреждений, организаций, ведомств, и (профессиональных) палат речь идет вовсе не о свободе своих граждан – они служат исключительно для обеспечения своего собственного существования, но, прежде всего, для партий и политической касты. Тем самым прежние княжеские дворы и нынешние диктатуры и псевдодемократии, которые в Германии следовало бы называть «партийными демократурами», по сути, ничем друг от друга не отличаются. Для новой политической знати граждане являются исключительно потребителями, налогоплательщиками, клакерами и (при случае также) солдатами, если нужно отправиться на войну против других мошенников и диктаторов «за свободу и справедливость».
А граждане? Они в большинстве случаев давно внутренне капитулировали, сдав остатки свободы у дверей учреждений и ведомств. Ведь удобнее позволять политикам и религиозным предводителям обманывать себя и проживать свою свободу между креслом перед телевизором и холодильником, за столиками и стойками баров, на даче или на Мальорке. Выходных и отпусков, а также светских и церковных праздников достаточно, о повышении зарплаты заботится профсоюз, курсы по повышению квалификации, если угодно, оплатит работодатель, и каждые четыре года можно выполнять – все зависит от погоды – свой «демократический долг избирателя». Зачем же без необходимости усложнять себе жизнь?
Момент! Речь же шла о свободе! Неужели кто-то серьезно полагает, что те, кто постоянно стремится забрать у нас все больше свободы, будут готовы вернуть нам назад хоть частичку «награбленного»?
Нет, как бы мы ни были зависимы в нашем детстве от качества свободности наших родителей, за количество и качество нашей свободы в дальнейшей жизни отвечаем уже только мы сами. И тот, кто хочет до глубокой старости сохранить себя физически, умственно и душевно здоровым, должен заботиться об этом в рамках ему возможного (а не для него удобного), пожалуйста, сам.
Свобода – и пусть это будет выводом – не является ни прирожденным правом, ни благосклонно предоставляемым жизненным правом, она – личная заслуга, ради которой стоит прилагать усилия, путеводная нить и масштаб собственной жизнедеятельности – ни больше ни меньше. И в той мере, в какой мы воспримем этот «подарок жизни» как шанс и будем свободно развивать и проживать его, мы сможем передать его дальше нашим детям и нашему окружающему миру.
Х.-В. Граф
Перевод с нем. М. Назаровой
[1] Здесь и далее – позиция автора и переводчика при передаче имен собственных: мы надеемся, что наш образованный читатель сразу поймет, о ком идет речь. К сожалению, русская переводческая традиция в течение нескольких веков искажала многие иностранные имена. В наших работах мы пытаемся вернуть именам великих людей (под которыми они известны всему остальному миру) их исконное звучание (транскрипция как способ передачи имен собственных) (прим. перев.).
[2] Моисеевы религии – религии, восходящие к пророку Моисею (иудаизм, христианство, ислам) и его книгам Моисеевым. Сегодня эти книги уже не идентичны, как и само имя пророка в каждой из религий (в иудаизме – Моисей, или Моше, в христианстве – Моисей, в мусульманстве – Муса) (прим. перев.).